Предчувствую, что тема, которую хочу затронуть на этот раз, вызовет у читателей и споры, и самые противоречивые суждения. Действительно, если на вопрос о причинах переезда в Германию каждый из эмигрантов способен и, главное, готов дать исчерпывающий ответ, то люди, вновь возвратившиеся в страну исхода, отнюдь не всегда охотно упоминают об обстоятельствах, при которых они репатриировались на старую родину.

Сегодня мы предлагаем вашему вниманию житейские истории и откровения людей, которых правильнее было бы назвать неприжившимися в Германии. Людей, которых автору - пусть и с трудом - удалось не только разыскать, но и на условиях полной анонимности разговорить во время командировки в Россию. Почему вдруг анонимности? Думается, прочитав исповеди неприжившихся - исповеди, специально оставленные «непричесанными» и записанные со слов имяреков, - читатель поймет, по каким причинам собеседники требовали от автора даже письменных гарантий не упоминания их имен в газете.

Бизнесмен, разорившийся в Германии

У Александра Омельченко, приехавшего на ПМЖ в самом конце 2000 года, в Москве было две квартиры и небольшой торгово-закупочный бизнес, приносивший стабильные доходы. 32-летний мужчина считал себя полностью созревшим для жизни в «цивилизованной европейской стране», как именовал он Германию еще до приезда сюда, блуждая по местным интернет-форумам и спрашивая у старожилов советов по поводу обустройства в ФРГ. Вопросы, которые волновали будущего европейца, как ныне признает сам экс-предприниматель, были довольно специфического свойства. Ну, например: «Как провезти в Германию крупную сумму валюты?» или «Какие последствия грозят за сокрытие от социаламта накоплений?»

В данном случае неважно, что респонденты, как правило, рекомендовали бизнесмену не начинать новую жизнь с обмана. Важно другое: сам он, отправляясь в «цивилизованную страну», решил играть по собственным, отнюдь не европейским, правилам. Реализовал обе столичные квартиры, положил вырученные от их продажи деньги на кредитку, переписал бизнес на дальнего родственника, оговорив, что и будучи в Германии получит с дела определенные дивиденды, и - принялся жить как все. Иными словами, влачить существование, проходя по цепочке: лагерь, общежитие, получение социальной помощи и прохождение языковых курсов.

Первый настоящий шок столичный бизнесмен пережил в общежитии, «не сопоставимом по уровню комфорта не то что с нормальным жильем в Москве, но и вообще с современной квартирой». Впрочем, утаенные от социала деньги довольно быстро помогли парню нанять дорогостоящего маклера и одним из первых среди сотоварищей по мучениям перекочевать из общаги в персональные хоромы, оплачивавшиеся ему за счет средств местных налогоплательщиков. Как и помогли они бизнесмену оплатить услуги персонального репетитора во время языковых курсов. «В общем, до поры до времени все шло гладко, - говорит мой собеседник. - Социальной помощи вполне хватало на базовые нужды, ну а «на конфеты» я добирал, потихоньку снимая деньги со счета, заведенного вне юрисдикции ЕС». Однако затем наступило похмелье и горькое разочарование: «Когда захотел пустить корни в Германии, выяснилось, что безработный, каковым я и являлся, не может просто так прийти и купить добротный дом, на который у меня вполне хватало средств. Бюрократы требовали, чтобы я заявил о происхождении денег, на которые собираюсь сделать покупку».

В итоге Александр повременил с пуском корней и по профессиональной привычке хотел пустить деньги в оборот, открыв небольшой магазинчик. По российской традиции, Омельченко вовсе не хотел, чтобы его имя светилось в финансовых ведомствах, а потому решил оформить дело на подставное лицо. С этой целью нанял ушлого парня из русаков, который пообещал в два счета обстряпать дельце, организовав фирму и наняв местного управляющего. Однако русак подло прокинул соотечественника: передав организатору дела солидную сумму черного нала, Александр, не утруждавший себя изучением немецкого, подмахнул бумаги, не заметив того, что планировавшийся управляющий именуется в них владельцем фирмы.

Итак, бывший столичный бизнесмен за свои кровные приобрел фирму для чужого дяди. Ныне же Омельченко возмущается: «К полиции обращаться было бесполезно, и если бы подобную ситуацию я в два счета решил в Москве, обратившись к браткам, то в Германии оказался просто беззащитным перед лицом кидалы. Я окончательно разочаровался в жизни здесь и за все время пребывания лишь потерял деньги».

Ну а почему мой собеседник предпочел такой путь, а не пошел проторенной и, главное, цивилизованной тропой - отказавшись от социала и заявив намерения официально стать бизнесменом? На этот вопрос Александр предпочитает не отвечать, лишь сетуя, что потерял себя по жизни: «Не прижившись в этой стране, где правят бал бюрократы, я растратил последние деньги, уже вернувшись в Россию. Чего только стоило восстановление одной прописки! В довершение столкнулся с тем, что родственник полностью подмял под себя бизнес и не захотел выполнять условия джентльменского договора. Возвратить фирму средств уже не хватило, ну а все нужные связи в соответствующем мире я растерял за полтора года пребывания в Германии».

Прощаясь с неудавшимся европейцем, я задал ему вопросы, которые в будущем задавал и всем участникам этого материала: «Есть ли хоть что-то, что понравилось вам в Германии, и по чему вы теперь скучаете? Не жалеете ли о решении вернуться назад?» Бывший столичный бизнесмен, ныне живущий в арендованной однокомнатной квартирке и работающий бригадиром сторожей парковки, принадлежащей кондоминиуму: «Чистота... да, это чистота - не только на центральных улицах, но и вообще повсюду. Об отъезде из Германии - не жалею, жалею о возвращении сюда. Поднакопив средств, обязательно выберусь в другую страну. Думаю, теперь это будет Канада».

Мать, озабоченная школой

В отличие от предыдущего собеседника, жительница Саратова Инна Голодец, прожившая в Германии два года и (это она произносит с вздохом) сбежавшая из страны, обустройство на новом месте начинала вполне законопослушно. Мать-одиночка, приехавшая сюда с 12-летней дочерью, не только не переходила улицу на красный свет, когда даже местные нарушали правила, но и, будучи по профессии инженером-технологом с высшим образованием и красным дипломом, изначально не гнушалась самой примитивной работой. От социала в полном его объеме отказалась, как только представилась первая возможность: по выходным прибирала помещение в офисе, расставляла в магазине товары на прилавки и даже дочь приобщала к труду, найдя для нее место разносчицы бесплатной газеты.

Как же произошло, что во всем правильная женщина не только бежала из замечательной страны, где ее практически все устраивало, но и, в отличие от московского бизнесмена, ныне из-за своего поступка живет со страхом в душе? Инна Голодец тщательно подыскивает нужные слова: «Возможно, кому-то покажется странным, но я уехала из Германии по той же причине, что и приехала туда: ради будущего ребенка!» И поясняет: «Мне представляется ужасным тамошнее среднее образование - сплошные выходные и праздники, уроков на дом не задают, а сама школьная программа будто предназначена для того, чтобы дети и не стремились получать образование. Я была готова искать дополнительные заработки, чтобы устроить для ребенка альтернативное обучение. Нет, имею в виду не частную школу, на которую все равно моих средств не хватило бы, а дистанционное образование. Однако сделать подобное мне не позволили: немецкий закон обязывает родителей, чтобы их дети ежедневно посещали школу. Непонятно только, откуда при такой строгости в Германии четыре миллиона безграмотных!»

Впрочем, по словам Инны, недовольство качеством школьного образования стало лишь первой каплей в море протестных настроений. Окончательное решение сбежать созрело тогда, когда «дочка прямо на уроке получила от одноклассника записку о том, что он хотел бы вступить с ней в сексуальные отношения!». Попыталась ли мать прояснить ситуацию, побеседовав с мальчиком, его родителями, классным руководителем, наконец? «Нет, поскольку стучать всегда считала подлостью, просто перевела ребенка в другую школу. Но стало еще хуже: столкнулась с тем, что к сексуальным домогательствам добавились еще и предложения накачаться на дискотеке «колесами». После этого я просто раздарила приятелям все наши вещи, прибралась в квартире, купила два билета на автобус и вернулась с дочерью домой. Благо, в городе у нас есть где жить».

И что же, в родном городе нет тех проблем, с которыми Инна столкнулась в Германии? «Разумеется, есть. Но здесь я больше контролирую дочь, которая не имеет самостоятельных доходов, и мы с огромным трудом, но начинаем наверстывать пропущенную школьную программу».

Что ж, каждому свое, но почему дама, просто не прижившаяся в Германии и вроде бы ничего криминального не натворившая, по ее же словам, с таким страхом смотрит на расширение Европы на восток? Обстоятельства таковы: невнимательно прочитав договор на аренду квартиры, Голодец подписалась под тем, что, выезжая из нее, обязуется сделать ремонт на сумму 4.000 евро. К тому же не поставила арендодателя в известность, что покидает жилье: положила ключи от квартиры под коврик - и была такова. Ныне, как написала беглянке соседка по лестничной площадке, на ее имя пришел счет от бауферайна. Счет с требованием возместить ту самую злополучную сумму.

Инна, торгующая на вещевом рынке и зарабатывающая 100 рублей в день плюс 1% с продажи, готова расплакаться: «Из-за бабьей взбалмошности, из-за того, что действовала под влиянием эмоций, боюсь теперь, что однажды меня привлекут к ответственности. Думаю, окно в Европу для меня и, главное, для Светланы (дочери) закрылось. Навсегда. По моей же вине. Вы не знаете, как выпутаться из подобной ситуации?»

О каких моментах жизни в Германии вспоминает с грустью женщина, ежедневно читающая новости об интеграции в Европу? Повторила бы она свой поступок, доведись начать все сначала? «Обо всем тоскую, кроме школы, - говорит Инна Голодец. - ФРГ замечательная страна, к которой и сейчас испытываю чувство благодарности. Свой поступок повторила бы. Только нормально вернулась бы домой, а не сбежала. И еще нашла бы время, чтобы хоть в какой-то газете объявление, что ли, дать: «Спасибо, Германия! Спасибо тебе за все!»

Патриот яблоневого сада

Признаться, о третьем герое расследования мне говорить и неприятнее, и тяжелее. Не встреться я с Виктором Герцем в небольшом райцентре, до сих пор имел бы о нем куда более положительное (пусть и ложное) представление. Ведь составить заочное впечатление о будущем собеседнике легко можно было из многочисленных репортажей провинциальной прессы, расхваливавшей мужчину, «отдавшего предпочтение местечку, где он вырос и провел детство, вопреки всем соблазнам, поджидавшим его на Западе», мужчину, «вернувшегося домой, чтобы поправить покосившуюся избу да заложить у себя яблоневый сад».

Неудивительно, что мужчина родом из детства, крепкий хозяин и патриот, привыкший к вниманию пишущей братии, первоначально согласился встретиться со мной, не выдвигая никаких требований об анонимности. В итоге же я разочаровал возвращенца, как, в свою очередь, и он меня. «Скажите правду, - поинтересовался автор, подначитавшийся периодики, у собеседника, - вы всерьез полагаете, что поздние переселенцы в Германии только из-за своего статуса получают за одну и ту же работу меньшие деньги, чем коренные жители страны? Вам и впрямь частенько приходилось сталкиваться с националистической ненавистью со стороны аборигенов, как о том писала пресса? Или же ваши слова переврали писаки?»

«Патриот», вероятно, ожидавший, что журналист начнет с порога восхищаться его мужественным поступком, несколько смутился, но затем принялся бойко рассказывать о том, как его права в Германии ущемляли чуть ли не на каждом шагу. Не стану пересказывать байки «патриота», чтобы уважаемый читатель не счел вдруг, что речь шла о положении курдов в хусейновском Ираке или страданиях жителей Тибета в Китае времен Великого кормчего. В конце концов, главное - в ином: Виктор, по всей видимости, действительно рассказывал местечковым журналистам о бедственном положении аусзидлеров и ущемлении их прав в Германии. Рассказывал людям, не представляющим реалий этой жизни, а потому сочувственно кивавшим и сопереживавшим его россказням. Как впоследствии сопереживали «патриоту, хлебнувшему горя на чужбине» и тысячи читателей.

Сопереживали и сочувствовали мужику, вернувшемуся, дабы подправить покосившуюся избу. И не ведали доброхоты лишь одного: такой в доску свой земляк уже получил германское гражданство, а потому в любой момент - ну, например, когда изба снова покосится - может вернуться в страну, предоставляющую ему те же блага, что и сотням тысяч других, некоренных сограждан. В страну, которую он считает возможным поносить, находясь за ее пределами. Я не стал спрашивать собеседника, о чем германском он тоскует в России и не жалеет ли он о своем выборе - ни ностальгии, ни выбора в данном случае попросту не наблюдалось. Я задал Виктору прямой вопрос: что он рассказывал о России, пока жил в Германии? И получил - после затянувшейся паузы - на мой взгляд, исчерпывающий ответ: «А я везде имею право говорить все, что хочу!» Дальнейшая беседа с «патриотом яблоневого сада» показалась мне бессмысленной.

Поверьте, автор вовсе не хочет заниматься морализаторством и осуждать бывших европейцев, с которыми ему довелось встретиться во время поездки по стране. Кого-то из них уже наказала судьба, кто-то, будем надеяться, просто окончательно понял, где для него находится родина, ну а кто-то... Перечитывая откровения собеседников, я лишь ловлю себя на мысли - увы, не всякий ущерб взаимопониманию Европы и России можно выразить в конкретном денежном исчислении. И хочу только одного: чтобы обо всех русских, будь они на самом деле русскими или немцами, евреями, украинцами, в Германии не судили по неприжившимся, готовым часами рассуждать о цивилизованности и европействе, но не желающим следовать элементарным законам человеческой порядочности.

Виктор ТЕРЕШЕВИЧ,«Русская Германия».